Чувствуя, что слабею, я отвернулся от нее, чтобы не смотреть в эти глаза.
— Уходи. Лис, пусть она уйдет! Я не могу ее видеть.
Даже не поворачиваясь, я чувствовал уход Арники. Растворился в воздухе запах луга, исчезло тепло.
Осторожная рука поправила подушку под моей головой.
— …Ты поступил правильно.
— Я люблю ее.
— Это пройдет.
— Не пройдет.
— Она не любит тебя.
— Неважно.
— Я знаю, кто она такая, — сказал Лис тихо. — Glorioza superba.
— Что?.. Кто?
— Вьющаяся лилия, содержащая очень сильный наркотик. Даже совсем маленькая его доза может быть смертельна.
— Лилия? Да, она похожа на лилию.
— Тебе нужно забыть ее.
— Я не смогу.
— Сейчас ты болен и слаб, но уже завтра все будет по-другому. Нужно просто переждать пару ночей.
Переждать пару ночей, если бы это было так просто. Опять ждать. Основное мое занятие — ожидание! Но Лис прав, мне нужно время. Сейчас мне трудно отказаться от нее, однако уже завтра я найду в себе силы, чтобы решиться на это. Последний раз загляну в прозрачные глубокие глаза и попрощаюсь.
1998
Раз, два, три — фонарь, гори!
Всем на свете говори,
Что опять — четыре, пять —
Вышел Мицлав погулять.
Этой ночью умер Мицлав
И идет тебя искать!
На улице выл ветер. Стучал дождем по крыше, пытался вырвать тяжелые ставни и вместе с раскатами грома пробраться в дом под свирепый рев обезумевшего штормового моря.
Шерон перестала вытирать только что вымытую тарелку, склонила голову, прислушиваясь к непогоде, и в который раз возблагодарила Пятерых за то, что живет далеко от берега. Она отлично представляла, что там сейчас происходит.
Огромные свинцовые валы неслись по широченному заливу и неумолимо, словно стая трупных гончих, приближались к городу. Они жаждали пожрать спящих людей, утащить за собой, в беснующуюся стихию. В ледяную воду, в пучину, на поживу кракенам, русалкам и утонувшим рыбакам. И лишь стоящие вдоль берега каменные волнорезы-бивни, построенные еще в эпоху Единого королевства, служили защитой от опасного соседства с безумным осенним морем. Из-за созданных магами прошлого строений грохочущие волны теряли ужасающую мощь, рассыпались, словно пехота под сплоченным ударом противника, плевались хлопьями злой, шипящей пены и холодными брызгами, заливая все, до чего могли дотянуться. Злобно ревели, откатывались назад, в открытое море, чтобы спустя секунду без жалости и усталости вновь пойти в атаку.
Шерон поежилась от этих мыслей, бесшумно убрала тарелку в шкаф, подхватила со стула теплую шаль из овечьей шерсти, набросила на плечи. В это время из стоящего на очаге чайника повалил пар, и женщина поспешно сняла его с огня. В жестяной кружке уже находились истолченные корни девясила, так что оставалось всего лишь залить их крутым кипятком. По комнате сразу же пополз горьковатый запах лекарства. Почувствовав его, она подумала, что это то, что сейчас нужно Ауше.
Ветер пошел на очередной приступ. Кинулся на стену, как попавшая на гарпун касатка бросается на рыбацкий бот, отчаянно и свирепо. Ставни содрогнулись от удара. Шерон внутренне сжалась, но наверху, в детской, так никто и не заплакал. Найли не проснулась.
Взяв книгу, женщина села за маленький стол и углубилась в чтение. Она любила читать и учиться, часто брала у Йозефа книги, но эта оказалась сложной, и некоторые абзацы приходилось перечитывать по нескольку раз, чтобы хоть немного разобраться в хитросплетениях текста.
Шерон недавно исполнилось двадцать семь, но она выглядела моложе своего возраста, возможно, потому, что была невысокой и худощавой, а быть может, из-за коротких русых волос, делающих ее похожей на мальчишку. Большие ореховые глаза, острый подбородок и задорный нос только усиливали сходство. Но стоило посмотреть на ее губы, прекрасные и женственные, и это впечатление исчезало раз и навсегда.
Бесчинствующий ветер несколько раз отвлекал Шерон от чтения, она сбивалась, хмурилась, из-за чего на ее лбу появлялась морщинка, и переворачивала приятно шелестящую страницу, начиная снова.
Тихо заскрипели рассохшиеся ступеньки. Вниз, тяжело кряхтя, спустилась старая Ауша. Она поймала вопросительный взгляд хозяйки дома, растянула губы в беззубой улыбке и прошептала:
— Спит, слава Пятерым. Я уж думала, что до утра прокудахчем.
Шерон благодарно кивнула. Встала, осторожно взяла кружку с отваром, протянула старухе. Та закашлялась, уселась в любимое плетеное кресло и стала осторожно прихлебывать настой, изредка морщась от неприятного вкуса. Служанка молчала, Шерон продолжила чтение, но обе они слушали ветер и море, радуясь, что вокруг надежные стены, за которыми не страшна любая непогода.
— Ей уже лучше, — наконец произнесла Ауша, возвращая опустевшую кружку. — Когда режутся зубки, некоторые дети становятся несносными. Ты тоже была такой.
Шерон в ответ улыбнулась, не поднимая глаз от страницы.
— Тебе надо поспать, девочка. Вторые сутки на ногах, — укорила ее старуха и закашлялась. В ее груди то и дело раздавались булькающие хрипы. Девушка, забыв о книге, бросилась к ней на помощь, но приступ прошел так же внезапно, как и начался.
— Со мной все в порядке. Дай мне минутку, чтобы прийти в себя. — Выцветшие глаза Ауши смотрели на огонь, плясавший в очаге. Она казалась такой же старой, как и город, в котором жила с самого рождения.
— Мне не нравится твой кашель, — вздохнула Шерон. — Не стоило тебе ходить на ярмарку на прошлой неделе. Покупка шерсти могла и подождать. Ты простыла.